Рейтинг пользователей: / 0
ХудшийЛучший 

Первый сильный толчок на Камчатке произошел 3 декабря 1922 года.

Местные жители, привыкшие к колебаниям почвы, вначале к землетрясениям отнеслись с привычной обреченностью – что Господь даст.

Но толчки, то сильные, то малозаметные, повторяясь почти каждодневно, начали вселять ужас. При каждом сильном землетрясении колокола скромных церквушек камчатских сел тревожно дребезжали, словно стремясь предупредить о надвигавшейся беде.

Ближе к концу зимы жители сел и деревенек в долине реки Камчатки начали на ночь запрягать в нарты ездовых собак, готовясь, в случае необходимости, быстро покинуть опасные места. На сани их владельцы навьючивали все самое ценное. Обыватели спали одетыми и на полу.

Предосторожности оказались нелишними. Сейсмическая активность привела к цунами. В современной научной литературе говорится о четырех гигантских волнах, обрушившихся на камчатские берега зимой и весной 1923 года.

Первое цунами произошло 3 февраля 1923 года глубокой ночью. Три гигантских водяных гребня, один за другим, обрушились на восточное побережье полуострова на довольно обширном пространстве – от Авачинской губы до Камчатского залива. Достоверных свидетельств о больших разрушениях и жертвах до нас не дошло. В ряде мест роль подушки безопасности сыграл береговой припай, имевший ширину около ста метров. Но льды, хоть и ослабили разрушительную силу волн, остановить их совсем не смогли.

Наибольшей силы цунами достигло в Кроноцком заливе. Здесь волны уносили льды берегового припая толщиной в два метра вглубь суши на расстояние до двух километров и на высоту около шести метров над уровнем океана.

Скандинавский энтомолог французского происхождения Рене Малез, оставшийся на Камчатке после того, как изучавшая полуостров шведская экспедиция, в состав которой он входил, осенью 1922 года отбыла на Аляску, столкнулся с последствиями этого цунами.

Зоолог, вдруг забросивший изучение любимых насекомых и заинтересовавшийся местными соболями, в феврале 1923 года находился на территории современного Кроноцкого заповедника. Картина, которая открылась ученому после первого цунами, ужаснула его: «Мы пошли к берегу по реке, и километрах в трех от устья встретили первые следы ужасной катастрофы. Нам преградил путь огромный барьер, образованный из массы исковерканных деревьев, которые раньше росли по долине реки, перемешанных с огромными глыбами льда, каждая величиной с дом. От большого густого леса, еще вчера покрывавшего эту площадь, остались местами только редкие одинокие пни, а стволы и ветви, обломанные, покореженные, с ободранной корой, валялись на земле, как трупы.

Дальше весь берег представлял хаос больших льдин, взгроможденных друг на друга…

Огромная волна ударила о берег, подмяла и смяла припай, занеся его обломки далеко на берег, где они, как грандиозные рубанки, выстругали все, что им на пути попалось».

Цунами повредило ожидавшие на берегу очередной лососевой путины промысловые суда, унесло в море почти 25 тонн соленой и вяленой рыбы и 8 тонн соли.

В деревушке Островная, расположенной у устья одноименной реки, погибли двое ребятишек.

Второе цунами обрушилось на этот же населенный пункт 17 марта 1923 года. Сведениями о жертвах и разрушениях от этой волны автор не располагает.

Третье цунами, волны которого не превышали четырех метров, утром 13 апреля 1923 года «лизнуло» остров Беринга. Но главная природная трагедия 1923 года разыгралась в устье реки Камчатки.

Свидетель тех далеких событий учитель начальной школы Усть-Камчатска Владимир Иванович Семенов, входивший в состав районного ревкома и являвшийся редактором газеты «Долина», оставил подробные воспоминания об ударе стихии.

Он единственный, кто рассказывает не только о самом цунами, но и о событиях, которые последовали за ним: о том, как жизнь поселка возвращалась в нормальное русло.

Для Семенова, как и для его односельчан, все началось с подземных толчков.

По его словам, в марте и первой половине апреля 1923 года трясло почти ежедневно. Землетрясения иногда достигали пугающей силы, заставляя жителей в панике выбегать из домов. Ученики Семенова в такие минуты делались похожими на испуганных воробьев, готовых при первых признаках опасности сорваться с ветки. Покинув после очередного сильного толчка класс, они потом долго, несмотря на все уговоры, не решались войти в здание. Впрочем, и сам учитель старался как можно дольше оставаться под открытым небом.

Вечер пятницы 13 апреля Владимир Семенов провел в клубе. Продолжалась пасхальная неделя. Местные коммунисты и ревкомовцы пока еще сами активно праздновали Пасху, которая в том году выпала на 8 апреля.

Завершить пасху в Усть-Камчатске намеревались любительским спектаклем, на репетицию которого и пришел в клуб молодой учитель. Постановка не ладилась. Все шло к тому, что репетиция затянется далеко за полночь, но необычно сильные подземные толчки, продолжавшиеся минуты две, от которых здание клуба раскачивалось и скрипело, как старый парусник на крепкой волне, заставили свернуть любительскую театральную суету.

В одиночестве добирался Владимир Семенов по темным улицам уснувшего села к школе, в которой занимал небольшую комнатушку, отведенную учителю под жилье.

Тут же, в чуть большем помещении, квартировал с семьей и директор начальной школы П. Д. Кияниченко. Спать учитель лег не раздеваясь. Долго ворочался на узкой скрипучей кровати, не в состоянии заснуть, но и после того, как усталость взяла свое, спал тревожно, часто просыпался.

И вдруг невероятный прыжок кровати, сопровождавшийся грохотом рассыпавшихся кирпичей рухнувшей печи, заставил его вскочить. Глиняная пыль и пепел наполнили легкие, мешая не только нормально дышать, но и трезво мыслить. Подступающее удушье заставило опрометью выбежать на улицу, не позволив даже на мгновение задержаться, чтобы спасти скромный учительский скарб.

Выскочив на крыльцо, Семенов почувствовал, что оно буквально уходит у него из-под ног. Пришлось спрыгнуть на землю и ухватиться за фонарный столб. Но столб раскачивался подобно маятнику. И все же, обхватив его, Семенов кое-как ухитрялся держаться на ногах.

Учитель вспомнил о директоре и его семье и с тревогой взглянул на окна квартиры Кияниченко. Там уже горел свет, и было видно, как, раскачиваясь под потолком, керосиновая лампа выхватывала из темноты судорожно метавшиеся тени. Впоследствии Семенов, сколько ни силился, не мог вспомнить момент, когда рядом с ним оказались П. Д. Кияниченко, его жена и дети.

В соседних домах рушились печные трубы, с грохотом сползали с крыш кирпичи. Минуты через две толчки ослабли. Директор школы, чиркнув спичкой, осветил циферблат серебряного брегета, которым с момента покупки два десятилетия тому назад не уставал гордиться. Стрелки показывали 2 часа 16 минут.

Со стороны океана послышался нарастающий грохочущий и ревущий шум морского прибоя.

«Это цунами», – с напускным спокойствием произнес Кияниченко голосом университетского профессора, констатирующего программируемый результат поставленного эксперимента. Но спустя секунду в интонациях директора школы спокойствие уже исчезло. «На чердак!» – закричал он.

Семенов со слабой надеждой, что на четырехметровой высоте школьной крыши они будут недосягаемы для наступающей стихии, последовал за семьей Кияниченко.

Вслушиваясь в рокочущие где-то неподалеку волны, учитель не мог отделаться от ощущения, что суша медленно опускается и спустя считанные минуты вокруг школы запляшут беспощадные волны, безжалостно сметая все на своем пути. Похожие чувства, кажется, испытывали и все остальные. Страшно не было. Было жутко.

На крыше Семенов, директор школы и его семья, с тревогой вслушиваясь в доносившиеся до них звуки, дрожа и от холода, и от ужаса, оставались до рассвета.

Первыми чердак покинули мужчины.

Увиденное заставило Семенова и Кияниченко на несколько минут онеметь.

На косе, где еще вечером возвышались прямоугольники рыбоконсервного завода братьев Демби, теперь темнели лишь кучи мусора, да контрастно выделялись на фоне серого океана два громадных айсберга.

Как потом оказалось, эти два ледяных острова, принесенных океаном откуда-то с севера, спасли Усть-Камчатск. Ударившись об айсберги, волны хлынули на Варгановку и пошли по протоке в Нерпичье озеро.

В самом селе цунами полностью уничтожило только два дома, ближе всего располагавшихся к устью реки Камчатки. Жившие в нем семьи погибли.

Еще несколько домов села оказались частично разрушены. Почти все постройки из-за мощных подземных толчков лишились печей.

Материальный ущерб жителей Усть-Камчатска составил 58,5 тысячи, а российских и японских рыбопромышленников около пяти миллионов золотых рублей. Очень значительные по тем временам суммы.

Цунами и сдвинутые им айсберги в прямом смысле слова стерли завод братьев Демби с лица земли. Волны и лед разрушили не только постройки предприятия, но и сорвали с фундаментов промышленное оборудование, согнув под прямым углом толстенные стальные болты, которыми узлы и агрегаты крепились к бетону. Обломки завода, хранившиеся на его складах продукты и промышленные товары цунами протащило по льду Нерпичьего озера около трех километров.

По счастливой случайности уцелела находившаяся на косе радиостанция, построенная японцами в 1920 году, но аппаратура узла связи оказалась безнадежно испорченной. На крыше радиостанции спаслись несколько человек. Тем, кто находился на заводе Демби, повезло гораздо меньше.

К счастью, промысловый сезон еще не начался, и на предприятии людей почти не было. В роковую ночь там находились восемь японцев, пять китайцев, несколько русских. Среди них – бухгалтер фирмы Георгия Демби Карл Петрович Озолин.

Он погиб не сразу. Впоследствии японец, которому удалось уцелеть, рассказывал, что после того, как ударила первая волна, они с бухгалтером, оказавшись в воде, ухватились за бревно, вымытое из какой-то постройки, и когда им показалось, что самое страшное уже миновало, нахлынула очередная волна. Бревно выскользнуло из рук несчастных. Когда японец вынырнул, бухгалтера рядом не было. Тело его так и не нашли.

В Усть-Камчатске погибли 23 человека, еще 13 – на других участках побережья Камчатского залива, по которым ударило цунами.

В частности, на пути волны оказался завод фирмы «Ничиро», расположенный в 16 километрах к югу от устья реки. Из небольшого числа сторожей и механиков, находившихся на предприятии, уцелеть удалось двум японцам.

После долгих скитаний по тундре они вышли в село Березовый Яр, расположенное на высоком берегу реки Камчатки. Здесь японцы рассказали, что их спас глубокий снег, который не позволил цунами распространяться по берегу с обычной для нее бешеной скоростью. Сами же японцы со всей прытью, на которую только оказались способны, без оглядки бежали по твердому насту, образовавшемуся на снегу после нескольких весенних оттепелей. Завод «Ничиро», к радости его владельцев, критических разрушений избежал.

Более серьезный ущерб понес другой японский завод, принадлежавший фирме «Тайхоку Гио-Гио Кабусике Кайша». Однако оба пострадавшие концессионные предприятия в лососевую путину 1923 года уже работали.

Об этом, в частности, свидетельствуют записки старшего инспектора рыболовства Дальрыбы И. И. Семенова, дважды побывавшего летом 1923 года в Усть-Камчатске на посыльном судне Морских сил Дальнего Востока «Красный вымпел».

На корабле также находился уполномоченный Приморского губернского отдела ГПУ М. И. Логачев. Во время этих посещений Усть-Камчатска были сделаны снимки разрушенного завода Демби.

О том, сколь высока была волна на отдельных участках побережья Камчатского залива, позволяет судить заброшенный цунами на скалы мыса Шуберта катер, обломки которого сейчас, спустя 90 лет после природной трагедии, еще можно там отыскать.

Лед на самой реке Камчатке оказался взломан вверх по течению на протяжении шести километров. На этом участке почти до самого вечера река текла вспять. Океан не хотел успокаиваться. Мощные валы постоянно били о берег и гнали океанскую воду вверх по течению реки, поднимая невероятные волны – высотой до двух метров. Продолжались и подземные толчки.

Напуганные жители Усть-Камчатска, которых тогда насчитывалось около 400 человек, вскоре после рассвета собрались в центре села возле школы, стоявшей на возвышенности. Здесь на стихийном собрании, перечислив все напасти, которые свалились на них, оплакав погибших соседей и поскорбев об унесенном океаном домашнем скоте, большинство обывателей решило на время перебраться подальше от океанского берега. Около полудня караваны собачьих упряжек с навьюченным на них домашним скарбом, а также подгоняемые хозяевами коровы, овцы и свиньи потянулись в верхние села – Черный Яр, Березовый Яр, Нижнекамчатск…

По словам В. И. Семенова, он, П. Д. Кияниченко и весь состав местного ревкома во главе с А. И. Марковым оставались в селе до вечера, но ночевать в разрушенном холодном Усть-Камчатске не решились и перебрались в Черный Яр.

Это село возникло пятью годами ранее в 14 километрах выше Усть-Камчатска на крутом речном берегу, украшенном темными пятнами пластов торфа. От них пошло и мрачноватое название населенного пункта – Черный Яр.

Расселили беженцев в разных избах. Наутро А. И. Марков разослал посыльных, собирая ревкомовцев в дом, где он остановился. На кратком собрании решили возвращаться в Усть-Камчатск и приступить к восстановлению села.

Еще накануне послали нарочных в Петропавловск, чтобы известить власти об ударе стихии. Точную дату, когда в губревкоме узнали о цунами, назвать затруднительно.

Но достоверно известно, что его представитель Андрей Савельевич Лукашевский в этот период в Усть-Камчатск выезжал.

Районный ревком 15 апреля создал несколько комиссий по устранению последствий цунами. В. И. Семенов возглавил группу, которая занималась обеспечением пострадавшего населения продовольствием и выяснением степени разрушения домов обывателей.

Владимир Иванович отмечал, что печи повсеместно превратились в развалины, но кое-где уцелели чугунные плиты, таившие в себе пасхальные разносолы – куличи, жареную дичь и другую снедь. Ими и кормили в первое время жителей, не пожелавших покинуть родные места. В дальнейшем серьезное подспорье жителям Усть-Камчатска оказало вынесенное на лед Нерпичьего озера продовольствие, которое хранилось на складах Демби. Его собрали, оприходовали и привезли в дом Т. Попова, где организовали «общедеревенскую» кухню. Мобилизованные из верхних сел печники сложили здесь большую плиту. На ней в течение месяца готовили бесплатное питание для нуждавшихся.

Для вывоза имущества, выброшенного на лед Нерпичьего озера, ревком мобилизовал собачьи упряжки, которые на протяжении почти трех недель свозили весь обнаруженный скарб в специальное хранилище. Непродовольственные товары, принадлежавшие Демби, ревком затем передал представителю фирмы, который не стал требовать отчет и оплату за использованные продукты.

Относительно мародерства, которое, к сожалению, часто сопровождает стихийные бедствия такого размаха, существуют противоречивые сведения. Одни очевидцы утверждают, что в разбитом магазине Усть-Камчатска «никто ничего не тронул». Другие же вспоминают, что после того, как большая часть жителей покинула село и течение Камчатки обрело прежнее направление, «предприимчивые мужики начали тралить дно реки, кто вытащил швейную машинку, кто кусок сукна» и далее в том же духе. Полагаю, главной причиной того, что мародерство в Усть-Камчатске, если и имело место, то в небольших масштабах, стала немногочисленность населения, хорошо знакомого друг с другом.

Мобилизованные рабочие за месяц сумели восстановить печи во всех уцелевших домах и подлатать избы, нуждавшиеся в ремонте. Население постепенно возвращалось в Усть-Камчатск. Лишь две семьи решили покинуть село навсегда. Продав дома и имущество, они уехали в центральные регионы страны.

Постепенно весь Усть-Камчатск перекочевал на новые, более безопасные в отношении ударов цунами места. Возникло село Крутогорово, часть населения перебралась на другой берег реки Камчатки.

«Старая деревня» постепенно пустела. А землетрясения и сопровождавшие их цунами, правда, гораздо меньшего масштаба, обрушивались на Усть-Камчатск за прошедшие девять десятков лет неоднократно.

Ныне «Старая деревня» с полуразрушенными домами на кривых улицах являет собой жутковатое зрелище. Лишь в дачный сезон пейзаж оживляют огородники, которые пытаются здесь под блеклым северным солнцем выращивать овощи.

На месте разрушенного завода Демби Дальревком в ноябре 1924 года принял решение строить государственное рыбоконсервное предприятие. Возводили его русские и японские рабочие. Строительство завода шло сложно, с множеством проволочек и неожиданных остановок.

Возведение предприятия курировали камчатские чекисты. Сохранились донесения, в которых сотрудники ОГПУ докладывали о странных пожарах.

Один из них по странному стечению обстоятельств случился почти ровно через четыре года после цунами – 15 апреля 1927 года.

Загорелся барак японских рабочих. В огне погибли 28 человек, еще 18 получили различной степени ожоги. В документах говорится: «происшедшим японцы вначале были крайне подавлены и выражали намерение выехать в Японию».

По непроверенным данным, подданные микадо угрожали завод сжечь, но постепенно негативные настроения улеглись.

13 июля 1927 года барак японских рабочих загорелся во второй раз. К счастью, огонь удалось вовремя заметить и потушить. По словам сторожа Беломытцева, к поджогу мог быть причастен японский синдо Савада, из палатки которого за несколько минут до того как вспыхнуло пламя, выскользнули два человека. Накануне синдо получил от советских властей расчет, поэтому он мог попытаться поджогом отомстить за нанесенные ему обиды.

Следствие вел комендант Усть-Камчатского погранучастка Константин Константинович Дусеев. Чекист также пришел к выводу, что если Савада сам и не являлся поджигателем, то к пожару он, так или иначе, причастен. Однако привлечь к ответственности синдо не удалось. Он поспешил убраться на родину.

Случилась на заводе Демби и неувязка с установкой оборудования, закупленного в США. Часть его при разгрузке утопили на подходе к барам реки Камчатки. Пришлось оборудование закупать заново. И все-таки летом 1927 года завод, вопреки всем неувязкам, дал первую продукцию, впрочем, не в тех объемах и не того качества, как планировалось…

Такими плачевными оказались экономические последствия усть-камчатского цунами.

В 1971 году Государственный гидрологический научно-исследовательский институт, находившийся в Ленинграде, смоделировал стихийное бедствие, обрушившееся на Усть-Камчатск в апреле 1923 года.

По результатам исследования было принято решение перенести поселок на мыс Погодный, который не подвергается затоплению даже при высоте цунами в 25 метров. Сегодня основная масса населения проживает именно на мысе Погодном, но порт и все рыбоперерабатывающие предприятия поселка остались на цунамиопасных территориях.

После землетрясения и цунами в ноябре 1952 года другие населенные пункты Камчатки ликвидированы или перенесены на более безопасные места. Рассказ об этом в следующей главе.

Глава 7

Сейсмостанции землетрясение не зафиксировали…

Бухта Моржовая, 5 ноября 1952 года, около 9 часов утра

Вместо обуви он обвязал ноги обрывками тряпок и брезента, которые нашел на берегу. Рядом белели сгорбленные фигуры заведующего базой Дружинина и его супруги Анны. Они, как и все немногочисленные жители базы китобоев «Алеут», расположенной в южной части бухты Моржовой, остались в одном нижнем белье, но влажного холода раннего утра 5 ноября 1952 года не чувствовали, во всяком случае пока.

У ног Дружининых лежал трупик русоволосой четырехлетней девочки с расплетенными на ночь косичками. Это все, что оставила им беспощадная волна, обрушившаяся на базу двумя часами ранее. За ужином Дружининых было еще пятеро. Шестой член семьи – старшая дочь училась в школе поселка Жупаново…

Уснули после напряженного трудового дня быстро. Когда сильный подземный толчок около четырех часов пополуночи сотряс постройки китобойной базы, ее обитатели проснулись. В окошках домишек вспыхнули оранжево-малиновые огоньки керосиновых ламп. Они светили недолго. Несколько минут тревожно помигав, лампы начали гаснуть одна за другой. На Камчатке подземных толчков боятся, но к ним, как к неизбежному злу, привыкают.

Когда через несколько десятков минут в дома зверобоев с шелестящим ревом ворвалась обжигающая ужасом и могильной стужей океанская вода, почти все люди спали. Дальнейшие события в подробностях никто восстановить не мог.

Человеческая память иногда оказывает нам неоценимую услугу, лишая воспоминаний о самых ужасных мгновениях жизни. Так произошло и с жителями китобойной базы. В памяти осталась только ужасная круговерть кипящей воды, боль задыхающихся легких, неисчислимые удары о какие-то твердые предметы…

Вода отступала неспешно, позволяя людям, сохранившим в борьбе со стихией силы, ухватившись за что-нибудь, остаться на берегу. Ослабевших стариков и детей океан безжалостно уносил с собой. В поселках, на которые 5 ноября 1952 года обрушилось цунами, погибло много детей – будущее полуострова, завтрашний день страны.

После того как океан отступил, люди пришли в себя не сразу. Возвращение к жизни принесло невыносимую боль. И если с физической болью люди, закаленные невзгодами военной и послевоенной жизни, справиться могли, то пересилить ужас потери близких, и особенно детей, оказалось невозможно.

На базе на зимовку оставались 13 человек. Погибли семеро: трое взрослых и четверо детей. Долго и безрезультатно метались по берегу родители в поисках детей – живых или мертвых. Нашли только тельце четырехлетней дочки Дружининых. Оно застряло меж двумя валунами, и океан не смог унести страшную добычу…

На берегу бухты Моржовой не осталось почти ничего: ни домов, ни складов, ни продуктов, ни одежды. Только люди в мокром нательном белье. Уцелели еще несколько коров и свиней. Обитатели «Алеута» по меркам того времени жили в достатке… До цунами…

К счастью, уцелел и бензиновый генератор, установленный на бетонной основе, чтоб поменьше гремел. От искры со свечи одного из его цилиндров удалось развести костер, подальше от воды, на возвышенности. К отогревавшимся у огня людям постепенно возвращалась способность здраво мыслить. Без продуктов, без теплой одежды, без крыши над головой шансов выжить у них не оставалось. Не нашлось даже ножа, чтобы забить скот. Требовалось сообщить о трагедии тем, кто мог оказать базе помощь.

В тридцати километрах к северу от бухты Моржовой располагалась пограничная застава, к югу, на мысе Шипунском – пост гидрометеослужбы.

От базы его по прямой отделяли около 18 километров.

За помощью Федор Белошицкий решил идти на пост. На мысе Шипунском он часто охотился. И хоть ни тропинок, ни тем более дороги к метеорологам проложить не успели, Белошицкий не сомневался в том, что не собьется с пути, и у него, бывалого охотника и морского зверобоя, хватит сил добраться до поста.

Мутный полумрак рассвета постепенно уходил. Свет надвигающегося дня уже позволял различать вершины гор Дружба и Лава, за которыми находился метеопост.

Федор еще раз оглядел место, где еще недавно стояла база, молча кивнул сгрудившимся у костра соседям и внешне неторопливой, но уверенной походкой человека, которому много приходится ходить пешком, начал подниматься по долине ручья в гору. Он не оборачивался, но чувствовал, с какой безмерной надеждой смотрят ему вслед оставшиеся на берегу люди…

Петропавловск-Камчатский, 5 ноября 1952 года, около семи часов утра

Ответственный дежурный по Камчатскому областному комитету КПСС Косов и его коллега из облисполкома Андреев, слегка уставшие от бессонной ночи, молча ожидали, когда закипит водруженный на электроплитку темно-зеленый эмалированный чайник. Руководители обкома и облисполкома, по традициям сталинского времени, разъезжались далеко за полночь. Здание пустело часам к трем, а то и позже. Постепенно смолкали телефоны, и только тогда ответственные дежурные, охрана и еще несколько человек технического персонала, коротавшие ночь в здании, могли выпить по кружке чая с прихваченными из дома бутербродами.

Той ночью привычный распорядок оказался нарушенным. Камчатское утро приближалось к четырем часам, когда южная часть полуострова и Северные Курилы вздрогнули от мощных подземных толчков.

Трясло сильно и долго – около пяти минут. На второй-третьей минуте землетрясения в Петропавловске-Камчатском погас свет.

Работники ночной смены электростанции, согласно существующим у них инструкциям, во избежание аварий остановили генераторы. Но едва толчки стихли, как энергетики возобновили подачу электричества. Пока же Косов и Андреев в полной темноте, не рискнув во время землетрясения что-либо предпринимать, прислушивались к хлопающим дверям, звенящим стеклам и шлепкам падающей штукатурки.

Время в критических ситуациях тянется мучительно медленно. Но всему, даже природным катастрофам, приходит конец. По крайней мере так казалось обоим дежурным, когда толчки прекратились. Ни они, ни кто-либо другой еще не знали, что завершился только первый акт трагедии и впереди второй – самый страшный.

Об угрозе цунами, которое может спровоцировать сильное землетрясение, на Камчатке словно забыли.

Но не все. О ней знали в 60-м пограничном отряде. А потому личный состав подразделений, расположенных в опасной близости от океана, после землетрясения срочно эвакуировался на возвышенности. Времени для спасения могло хватить всем. Волна-убийца до берегов Камчатки докатилась за 40–60 минут. Предусмотрительность пограничников сберегла их жизни.

Цунами смыло заставы на острове Уташуд, в бухте Русской, носившей тогда название Ахамтен. Здесь жертв пограничники не допустили. Погибли только четыре бойца заставы «Мыс Лопатка».

Той ночью они находились в пограничных нарядах на значительном удалении от подразделения. В назначенный срок на заставу бойцы не вернулись. Тел их не нашли. И до сего дня неизвестно, какими оказались их последние минуты…

В наступившей тишине оба ответственных дежурных – обкома и облисполкома – бросились к черным эбонитовым телефонам, стоявшим на их столах. В этот момент им казалось, что нет ничего важнее этих самых телефонов. Но аппараты молчали. Автоматической телефонной связи на Камчатке в 1952 году не существовало. Коммутацию обеспечивали телефонистки. Они, подобно всем жителям преимущественно деревянно-одноэтажного Петропавловска, в первые же минуты стихийного бедствия поспешили покинуть здания.

Аппараты ожили только минут через десять после окончания землетрясения.

Дежурные приступили к работе. Телефонистки получили от них строгое распоряжение соединять только руководство области и города, предприятий и учреждений и игнорировать до особого указания звонки обывателей, не позволяя им занимать линию.

Живший неподалеку первый секретарь обкома КПСС П. Н. Соловьев прибежал в кабинет еще до того, как ожили телефоны.

Обстановка была неясна, но не возникало сомнений, что избежать разрушений не удалось, а следовательно, требовалось создать из членов бюро обкома комиссию для оказания помощи населению, предприятиям, организациям и учреждениям области, пострадавшим от стихийного бедствия.

Петр Николаевич Соловьев, отвинтив колпачок вечного пера, начал торопливо набрасывать состав областной чрезвычайной комиссии. Застывшие стрелки на массивной колонне напольных часов, отделанных дубом, показывали без двух минут четыре…

«Как начало войны», – подумал Петр Николаевич…

В состав областной комиссии, кроме первого секретаря обкома Соловьева, вошли председатель облисполкома Алексей Федорович Спасенных, второй секретарь обкома Виктор Иванович Алексеев, начальник областного управления Министерства государственной безопасности СССР Александр Евстафьевич Черноштан и начальник Главкамчатрыбпрома Александр Тарасович Сидоренко. Все они в этот ранний час собрались в обкоме.

Едва восстановилась связь, Соловьев приказал Косову связаться с Петропавловской сейсмической станцией и узнать подробности землетрясения. Там ничего вразумительного сообщить не смогли. Чуть позже начальник областного управления связи Пешехонов по распоряжению Соловьева отправил в Ключи руководителю Камчатской вулканологической станции доктору геолого-минералогических наук Борису Ивановичу Пийпу срочную телеграмму, как сказано в документах, «для информации об имеющихся сведениях и прогнозе дальнейшего хода землетрясения».

Как ни парадоксально это звучит, но ученые в Ключах – поселке, расположенном в 400 километрах к северо-западу от Петропавловска, – вообще ничего не знали о стихийном бедствии.

Этот в высшей степени удивительный факт П. Н. Соловьев в докладной записке секретарю Хабаровского крайкома КПСС Александру Павловичу Ефимову объясняет так: «… Существующие в Камчатской области две сейсмические станции, в Петропавловске и в Ключах, не смогли даже зарегистрировать первый, самый сильный толчок…

Петропавловская станция, оснащенная соответствующими приборами, к моменту землетрясения не была подготовлена… Она вверена совершенно неопытному работнику, не имеющему специального образования…

На Ключевской станции сейсмографы к моменту землетрясения были разобраны для ремонта».

Пусть эти пассажи остаются на совести П. Н. Соловьева, поверившего или сделавшего вид, что поверил ученым.

Скорее всего, и на Петропавловской, и на Ключевской станциях царили элементарные расхлябанность и халатность, которым попытались найти объяснение, чтобы не краснеть перед потомками.

В наши дни, говоря о физических параметрах подземных толчков и цунами в ноябре 1952 года, ссылаются на научный авторитет Бориса Ивановича Пийпа.

Возможно, и так. Но тогда возникает вопрос: откуда ученый черпал сведения о природной катастрофе, если у него отсутствовали объективные инструментальные данные о ней?

По просьбе Б. И. Пийпа 7 ноября П. Н. Соловьев телеграфирует ему в Ключи через Усть-Камчатский райком: «Сообщаем некоторые данные землетрясения только по Камчатскому полуострову: в Петропавловске 6–7 баллов вызвали морскую волну, которая принесла большие разрушения в районе от Усть-Камчатска до мыса Лопатка. Высота волны достигала: мыс Шипунский – 12 метров, мыс Поворотный – 7–8 метров, Халактырский пляж в районе Петропавловска – 5 метров. На Курильских островах также большие затопления и разрушения. Более подробные сведения сообщим несколько позднее».

Отправка этой телеграммы осуществлялась в условиях максимальной секретности.

За текстом телеграммы следовала ремарка: «Телеграмма передана 7 ноября 1952 года в 10 часов 50 минут в присутствии начальника смены телеграфа т. Трифилкина, лента изъята и уничтожена, а также дано указание Усть-Камчатскому райкому ленту на почте изъять и уничтожить, а текст телеграммы временно сохранить на правах тайны. Передача велась при личном присутствии зав. О[собого] С[ектора] обкома КПСС т. Фоменко».

Документы позволяют говорить о том, что физические параметры природной катастрофы 1952 года известны нам лишь приблизительно. Они являются, скорее всего, результатом поздней умозрительной реконструкции землетрясения и его последствий. А моделирование природного явления, даже с использованием современных компьютерных технологий, всегда страдает погрешностями. Как свидетельствует практика, иногда очень серьезными.

Но за неимением других данных остается вслед за десятком других авторов говорить о нахождении эпицентра землетрясения в 200 километрах от Петропавловска, что может оказаться весьма приблизительным.

Первые данные о последствиях подземных толчков особой тревоги не внушали. Многочисленные разрушения в Петропавловске не имели критичного характера.

Наибольшую обеспокоенность руководства области вызывал хлебозавод. Как и большинство жилых домов города, он лишился печей. На время их можно было заменить армейскими полевыми пекарнями. В нескольких местах оказался разрушенным городской водопровод. Более серьезно пострадали поселок Индустриальный и расположенные в его черте судоверфь и жестяно-баночная фабрика. Кроме частичного разрушения стен цехов предприятий, значительные повреждения получили бетонные колонны и перекрытия, сдвинутым с фундамента оказалось промышленное оборудование.

Тональность сообщений о последствиях стихийного бедствия кардинально изменилась – с тревожной на паническую – после того, как по восточному побережью полуострова ударило вызванное землетрясением цунами.

В самом городе его последствия оказались минимальными. Узкие ворота Авачинской губы спасли Петропавловск от катастрофы. Залило причалы в морском и рыбном портах, перевернуло кунгасы, кое-где оборвало швартовы катеров.

На судоверфи волны сорвали три траулера, которые тогда называли тральщиками, и две шхуны. На жестяно-баночной фабрике вода залила два каркасно-засыпных общежития. Без крова остались 70 человек. По обоим предприятиям поселка Индустриального убыток превысил полтора миллиона рублей.

А сумма ущерба, нанесенного Камчатской области землетрясением и цунами, по ценам того времени составила 20 754,3 тысячи рублей.

Наводнение принесло разрушения на восточное и западное побережья полуострова.

Гибель людей зафиксирована только на юго-востоке области…

Поразительно, но морские пограничники, базировавшиеся, как и в наши дни, в бухте Соленое озеро, вновь оказались готовы к цунами. Их большие и малые «морские охотники» после землетрясения спешно вышли на акваторию Авачинской губы.

Пограничники не только уберегли корабли и катера, но и, находясь «под парами», успели спасти своих товарищей, которые несли службу на посту наблюдения, находившегося под мысом Маячным. Волна смыла офицера и семерых матросов.

К счастью, пограничный наряд заставы заметил, что ухватившихся за бревна разрушенного поста наблюдения моряков уносит в океан. На их поиски вышли три «морских охотника».

Через два часа катера вернулись на траверз бухты Соленое озеро и передали спасенных товарищей в лазарет.

Но в этот трагический день такие истории были, скорее, исключением, чем правилом.

Первое сообщение о человеческих жертвах поступило по телефону из села Халактырка.

(Продолжение следует)

Краткие новости

Вести из Совета Федерации
05/03/2024

Сенатор Российской Федерации Валерий Пономарев поздравил авиационную компанию «ВИТЯЗЬ-АЭРО», осуществляющую пассажирские и грузовые перевозки по Камчатскому краю, с пятнадцатилетием со дня основания. По словам сенатора, это предприятие успешно справляется с основной социальной ролью своей деятельности – обеспечением транспортной связи между отдаленными поселками Камчатк [ ... ]


Поздравление с 8 марта, Валерий ПОНОМАРЁВ
05/03/2024

Дорогие женщины Камчатского края! Сердечно поздравляю вас с Международным женским днём. Этот праздник мы отмечаем в самом начале весны и вне зависимости от погодных причуд нашего региона стараемся подарить вам солнечное настроение, улыбки и цветы. Вы наполняете этот мир своей красотой и жизненной энергией, согреваете его нежностью и душевной щедростью, создаёте атмосферу уюта, [ ... ]


Поздравление с 8 марта, Ирина УНТИЛОВА
05/03/2024

Дорогие женщины! От имени Законодательного Собрания Камчатского края сердечно поздравляю вас с Днём 8 Марта! Весь мир в этот праздник чествует красоту, мудрость и душевное тепло прекрасной половины человечества. Для России женщина – это ещё и символ Отчизны, родного дома, бескорыстной любви и жизненной стойкости, стремления к самым высоким целям.


Поздравление с 8 марта Константин БРЫЗГИН
05/03/2024

Дорогие, милые и прекрасные женщины! Поздравляю вас с Международным женским днём – 8 Марта! Спасибо вам за то, что в каждом дне вы вдохновляете на лучшие поступки, дарите своё тепло, внимание и заботу, создаёте красоту и уют.


Еще статьи
Баннер

Радио онлайн


Новые коментарии

������.������� PR-CY.ru


Backstage at the Rockettes' Radio City Christmas Spectacular Sagan Rose : "This is our reindeer costume, which is how we start the show. This is the only costume that we get in our dressing rooms upstairs. All of these bells are hand-applied — everything is so custom, they do an amazing job for us. The leggings have an ombré effect. It's the smallest details that make the biggest difference." Raley Zofko: "It goes all the way down into our custom-designed LaDuca reindeer boot to look like a hoof of the reindeer. But our favorite part of this costume is our antlers. And — surprise surprise, I'm giving away a little story — they light up at the end [of the number], and we control that. We have a button that we press on a specific count, to specific music, on a specific step." Rose, left, and Zofko. pre bonded hairRacked: How much works goes into fitting each costume to each girl? Sagan Rose: "We start rehearsals at the end of September, and we usually have our fittings a couple weeks before that. But the costume shop is working tirelessly all year. They're so good about it, even if it's the littlest thing — they want to make it so custom and nice for us, because we do spend so much time in them and have so many shows. They want to make sure that we're comfortable. I've been doing the show for eight years now, so they keep my costumes for me year after year. But, you know, things change, bodies change. And if I ever come back and need alterations, it's very easy." Raley Zofko: "And stuff happens throughout the season because we're moving. We're athletes in our costumes. If something unravels, they instantly fix it either during the show or after the show. Everybody is just so on it and professional, and it's what makes the show run smoother." Sagan Rose

: "This is my personal favorite. I just feel kinda sassy, like a cliché Rockette. I t's all about the legs — the numbers starts just from our feet to the top of our skirts showing. So that's the focus of this costume. This is pretty close to the original version when they started the 12 Days of Christmas number here, which I want to say was about 10 years ago. It's so pretty with the lights and the colors and everybody in line together. So they really haven't had to change much." Raley Zofko: "The mesh is different because everyone's skin tone is different, so the wardrobe and costume department custom-dye it. And then we have our head pieces that we have to pin on, and then we do a bunch of head turns to make sure that those are bobby-pinned...after our seven and a half-minute minute tap number, we do kicks, which is pretty exhausting. Our show shoes actually have this battery-packed mic that goes in between the heel." Sagan Rose: "So all the taps are live. We get notes that are like, 'Make sure the heel sound on count is clearer, or sharper, or faster, or together.'" Racked: You'll go out in costume a lot for charity and publicity. Where are some of the fun places you go? remy hair extensionsRaley Zofko: "I got to do the New York Presbyterian children's hospitals last year and it was so wonderful to talk to the children that just need some holiday cheer and love. We literally had a dance party with them, so we danced with all of the kids in our costumes and they were looking at us like, 'Oh my gosh!'" Sagan Rose: "I think it's always fun to do the Macy's Day Thanksgiving Parade. That's when I first saw the Rockettes. I'm from Kentucky, and my grandmother brought my family up to New York when I was little and I was like, 'I want to do that one day.' The parade is a fun place to be in costume because it's a tradition to have us there, and you feel like it's a really big honor." Raley Zofko: "I have friends and family that come up just for the parade. I'm from Alabama, and they fly all the way up to sit in the stands to cheer on the Rockettes." Raley Zofko : "'Soldiers' is my favorite number because it's been in the show since its inception. I feel like I am part of history when I put this costume on. W e have the jacket, we have the pants, and we have the two and a half foot-high soldier hat.

Sagan Rose: "Liza Minnelli's father [Vincent] designed this, and he choreographed the number. And we do the same choreography, wear the same costume. It's really cool because you can see that Raley and I are not the same height — she is closer to the center because she's a taller girl, and I am on the very very end of the line. And when we line up we all want to seem that we are the same height, so they custom-make these jackets and pants to your height. My jacket might be a little shorter than hers so that everything matches in line." Raley Zofko: "These pants are foam pants. Because back in the day, when I started the show, they starched-pressed the pants. They stood up on their own — those were very intense." Sagan Rose: "You walk a little straighter, a little stiffer, and it's easier to perform the 'Parade of the Wooden Soldier' routine with the costume like that. And then we have our tap shoes and these round little fabric cheeks that we put on. We go through about 30,000 of those in a Christmas season. Some girls tape them to their cheeks, but I do Vaseline, because my cheeks are sensitive to the tape." Raley Zofko : "We actually get notes if our solider hat isn't straight up and down. What we do is we put their head up against the wall, so that it lines up so and the back of the hat is straight. If someone's hat is too tilted or too back, it could throw off the line completely. We'll get hat notes, like, 'Raley, your hat was a centimeter back!'" Racked: When you're going from a costume like '12 Days of Christmas' that's all about the legs to being completely covered up as a wooden soldier, what does that change in the way that you're dancing or the way that you're presenting yourself? Sagan Rose: "The costume department and the designers take into consideration what movement we're doing in each number. So I don't feel hindered because the movement is fit for this costume, and the costume is fit for the movement. In rehearsals, we rehearse for a month and a half without costumes, and you get used to that. Then you put on the costumes, and it changes the way you dance." Raley Zofko: "Along with what Sagan is saying, I feel like they take into consideration the simplicity of 'Soldiers' or the extravagance of '12 Days.' In 'Soldiers,' it's just about the formations and the history of the number, so they don't need that much movement. And '12 Days' is very in-your-face, and the costume is accordingly descriptive in that fashion." Raley Zofko : "This is the 78-second change that we were talking about. We have our dress and the coats — right here we have green stripes but there's also red stripes as well. There are so many pieces to it, and we have to get out of all of ['Soldiers'] and get to this, and it's just organized chaos." Sagan Rose: "But it's so organized that it's not chaos! Depending on where you are in the line, there's red and green dresses. This jacket has really simple snaps that really get us in and out, because the change is so fast getting into it and it's choreographed getting these off [on stage]. It could be a little stressful if it wasn't so easy. It's kind of fun because, you know, we're human, and there are wardrobe malfunctions. So if someone's having trouble getting out of their coat, because we do get sweaty and things stick to you... Raley Zofko: "We stand next to each other in this number, too. Which is so funny because I'm so tall and you're so..." perruques cheveux naturelsSagan Rose: "Short. You can say it." Raley Zofko: "You're not as tall as I am. We've had the 'take the jacket off!' emergencies where you're praying the girl behind you can hear you and help you remove it." Racked: Is this where these little guys belong, fastened on the jacket? Sagan Rose: "These are the earrings, and they're there for the changes. We put them on the collar just to make it easy. You know where everything is — I know where to reach for my earrings even when I'm not looking. This is my last step of getting dressed." Racked: Is there ever any issue with the heavy makeup? Are you ever getting something on and you just take your face off on your dress? Sagan Rose: "It happens. We're sweating, we're working hard, and it gets hot underneath those lights. So occasionally, there's white fur near our face and we do get makeup on them, but wardrobe can handle something like that in a snap and by the next show it's clean." Sagan Rose : "So we go from glamorous, sparkly, sassy

Rockettes to this." Raley Zofko: "This is such a crowd pleaser, actually. This is one of my favorite numbers to perform, too. We get to go through the audience this year, which is so cool because we're dancing and stepping all jolly and you get to look at an audience member right in the face and say 'So be good, for goodness sake!' And some of them are freaked out, and some of them love it. This costume is awesome." Sagan Rose: "Everyone thinks that this is a real fat suit, like padded fat. But it's not — it's like a harnessed wire inner tube. We fit right in there and there's no padding down here. Everyone is really surprised that we're all jumping with that. It's nice that there is freedom in this, because we are doing such big movements. It's not necessarily pressed up against our bodies, so we can still move and jump around." Raley Zofko: "The thing that I want to point out here is the wig department — because we kind of get a little messy in our number, they curl our hair and fix this after every performance to make our Santa beards look real and authentic." Racked: Tell us about the space we're in right now — there are a lot of costumes in here. Raley Zofko: "This is the nap space, and lots of changes happen back here. The ensembles are back here, the Rockettes are back here — this is the largest space that we have to change." Sagan Rose: "There can be anywhere from ten to forty [costume] people back here." Raley Zofko: "We have about ten costume changes, and that's just as much choreographed backstage as it is on stage." Racked: Are you just throwing things off and leaving them in a pile for people to handle so you can get back out there? Sagan Rose: "We each have a spot that one or two girls will go to, and there's one dresser to about two girls. We have amazing, amazing dressers. As soon as we come off stage, we're running, and we know exactly where we're going, we know who to look for. It's even choreographed how, if we're changing together, I'll do my earrings first and my dress second and my shoes third, and she'll do her shoes first and her dress second and her earrings third." Raley Zofko: "It's as organized as a [quick] costume change can be." perruques cheveuxRaley Zofko: "This was a newly designed costume by Greg Barnes in 2014. There used to be a rag doll dress that was longer and less form-fitting, and this is cinched at the waist and shorter. And we have the cutest red-and-white striped tights. And underneath that, we have our custom-designed bloomers that I absolutely adore." Sagan Rose: "I wish I could purchase them at a store — they're that cute." Raley Zofko: "We have our glasses, and we have our wigs. This is a wire material that fits right on top of your head." Sagan Rose: "And they are actually pretty light on our heads. We keep the wig caps [from 'Dancing Santas'] on for that." Raley Zofko: "And then we have our Mary Jane tap shoes, which are also miked." Sagan Rose: "We charge the '12 Days of Christmas' tap shoes and these tap shoes after each show, just to make sure." Raley Zofko: "It's so much fun to be a rag doll and get to dance and make funny faces at your friend and look at the audience and blow them kisses." Sagan Rose: "A lot of us come up on the pit of the stage so we are literally this close to the audience, and there will be little kids in the front being like 'Oh my gosh!' They don't know what is happening, their minds are blown, so it's fun to play with them." Racked: You two are seasoned pros at eight and nine years. Has anyone in this cast been around for longer?

Raley Zofko: "There are girls that have been doing it for 16 years that are still in the line!" Racked: Do you have a memory of a favorite show that was a little bit out of the ordinary? Raley Zofko: "There's a gold cast and a blue cast, and I just transitioned from the gold cast." Sagan Rose: "The blue cast is all the morning shows. while the gold cast is all the evening shows." Raley Zofko: "But the gold cast hasn't been doing opening night — this year, when I transitioned to the blue cast, I got to do opening night. That was literally spectacular because there is just such an energy on opening night that I've never felt before. I don't really get nervous anymore. I've done it a lot, and the show is very similar in the ways it changes [from year to year]. I focus on the changes so that I know exactly what to not mess up on, or try to not mess up on. But I've never felt that much energy, love, and support. We had the other cast in the theater watching us, too." lace front wigsSagan Rose: "It was the best crowd I've had in eight years. I felt like a rock star." Racked: What has it been like to perform on this huge world stage, and how is it different to perform elsewhere? Sagan Rose: "Well, to me, I feel like Radio City is my second home. I feel so comfortable on stage and I feel like we all have a bond, especially during the holidays, because a lot of us are from different places and don't have families here. I just feel so at home and so at peace on this stage. [But] when we do travel and perform outside, it's always a nice, different energy that you get." Raley Zofko: "It might be a little bit nerve-wracking in a different way, but it's just as exciting. It's just different — you can't really compare Radio City to outside venues because there's that sense of comfortability on this stage." Sagan Rose: "This is one of my favorites to wear — like '12 Days of Christmas,' the legs are highlighted. With this design, they really wanted to emphasize that every snowflake, like every Rockette, is different, but we come together to make a beautiful snowstorm. So there are six designs of this costume in six colors. All of these straps [on the top] are the biggest change."

Raley Zofko: "On my purple costume, I don't have any of these straps in the front at all. And then we have multiple cuffs and ribbons with rhinestones, and everything is covered in Swarovski crystals. Like what Sagan said, every Rockette is different, and every costume is different, and that's what they try to do with this design. And I think it's so gorgeous. On stage, it's beautiful — with the choreography in the mix, we're beautiful snowflakes dancing in a snowstorm." Sagan Rose: "Linda Haberman was the choreographer for this, and she really emphasized that she really wanted to bring our individual personalities to the stage and celebrate that. Because when you think of the Rockettes you think of a big group of women, but we all are different and have different personalities and different ways that we dance. So it's a really nice number to perform." Raley Zofko: "And then on our LaDuca shoes, the color is painted to match our tights, and the heels have Swarovski crystals on them." Sagan Rose: "This heel is different than our other ones, because it's about a half inch higher to continue the line of the leg. It's a leggy costume." cosplay wigsRacked: What advice would you give to Rockette hopefuls? Sagan Rose: "Taking ballet is very important for dancers, because if you have that good technique background, it will show in anything you do." Raley Zofko: "Tap is very important, too. All versions and styles of dance are important for Rockettes because we are proficient in all of it. I would say take as many classes as often as you can and focus on your technique." Sagan Rose: "And any job, especially in the performing arts industry, is so specific in what they need. So one year, they might need a tall girl, or they'll need a shortish girl for my spot. I think it's perseverance — If you have a goal, don't ever take no for an answer." Raley Zofko: "I would finish that off with dream big, and don't ever lose sight of your dreams. I'm from a small town in the very tip of Alabama and there's not very much dance and entertainment and theater down there. So when I first started dancing, I didn't necessarily know what was out there. And it was just once upon a time — Sagan said she saw the Rockettes at the Macy's Thanksgiving Day Parade and so did I — and I thought, 'That is glamorous, that is beautiful. They are dancing, and I dance.' And it just became a tiny little dream that grew into a big dream, and now it's my life. It's just so unbelievable that it actually came true."